— Можете переступить через тело мое, говоря рационально: и только-с!
Брат, — серенький, рябенький, — фалдой вильнув, передергивая кочергою в тетеричной ряби, моргался на брата, Ивана.
— Я — эдак-так — я, — передергивал он кочергою, — из принципа: к двери пробьюсь!..
Он ногой, как копытом, махал:
— Я мерзавца…
— И — «цац»: кочергою, клочочки обой отцарапывал:
— Ты? Никогда-с!
— Он тебе — глаз!
— Да-с?
— Глаз!
— Никогда-с!
И Коробкины, яростные, закатали друг другу глазами: затрещины.
— Что он, — грудной, женский вой, — сделал с дочерью?
И появилась рука: Серафимы; тут Никанор на Ивана пошел; но малютка, схватив за пиджак Никанора, ногой опираясь о стену, тащила назад; Никанор, протянул нос к носкам, кочергой подъезжая к щетинистой щетке, — как вылетит да как крючком кочерги — «бац» — по щетке, стараясь крючком зацепиться; и выдернуть.
— Эка?
Профессор, заплатой отдернувшись, — сам не дурак, —
с перекряхтом скривился; и — бросился на грохотавших пустыми бочонками очень коротких ногах, точно в бой барабанов:
— Ну что же, — давай, брат, тягаться!
Щетиною он кочергу зацепил, сковырнул, вырвал: грохнулась:
— Есть!
И — ногой на нее наступил:
— Дело ясное: дальше-с?
Из тьмы на него передернулись пальцы, но — без кочерги: кочерга — под пятой!
Где Мардарий, где Агния! Трусы: сбежали.
Малютка с лиловым от злобы лицом, сложив руки, на них с оскорбленным достоинством выпучилась, точно рыба, — глазами: огромными, синими; вдруг: руки — в боки; лоб — в бод: на профессора; точно Эриния!
— Как вам не стыдно? — гром арф. — Что вы тут натворили?
Но ей перед грудью поставилась щетка:
— Молчать, в корне взять!
И профессор ударил в пол щеткой.
Она — от него: он — за ней:
— Двадцать ведьм!
К Никанору:
— Не жег!.. И — не он-с, — говоря!.. А — отец; публицист из Парижа: и — все-с!.. Дочь проведал!..
Здоровье, знать, им поморочило: неизлечимый!
— Я-с, — да-с, — сам привел… И я-с, — да-с, — не позволю: гостей моих трогать!..
— Изволь, Никанор, — оскорбительные выраженья убрать!
— Он — больной! — Серафима на щетку полезла.
А он ей с оскалом страдальческим, жалуясь точно,
пузырь из плевы показал, —
— глаз, —
— метающий фейерверк!
Верить просил!
Она — руку под сердце: так будет, как было; за ухом ему протереть, потому что ум — дыбом; и — волосы: дыбом, седины, протертые одеколоном, по-прежнему лягут в колени ей:
— Путаюсь!
И — дикий отсвет улыбки явился в лице: свои руки
локтями сведя, вся сжимаясь, холодные пальцы затиснувши в пальцах, прижав подбородочек к ним, — подогнулась над щеткой, под щетку нырнула; и — стала с ним рядом; и — руку ему на плечо положила.
Малютку свою — оскорбил!
Она — села в ногах, зажимая ручонки в коленях, прислушивалась к его сапу; и бледную мордочку вздернув, она наблюдала за щеткой, как он, ей любуясь; чрез все улыбнулась ему; залилась как цветами миндальными, чуть розоватым, но странным, румянцем.
Как бы говорила ему:
— Со мной делай, что хочешь, коли — решено: суждено
Золотистые слезки закапали.
— Что?
Бородою, как облаком, нежно головку покрыл ей:
— Я — путаюсь!
Гладил, но выставил щетку, следя, чтобы брат, Никанор, — не… взять в корне!
А, брат, Никанор, ему спину подставивши, — плакал и стало им тихо.
Стоял, как солдат караульный, надув свои губы в кулак нос, —
— как тыква: —
— пропученный и перепученный!
Ставши желтым, Акакий, и ставши зеленым, Мардарий,
с глазами катавшимися, бледно-белыми —
— поволокли на них —
— Тителева!
Он, едва выбиваясь повесившейся головой, с разъерошенною бородой, являл странное зрелище; рот закосился, когда, завалясь к паутинникам, еле мотнул:
— Туда, ну-те!
Грудь дергалась:
— Что с ним? — малютка: к Мардарию.
Стиснувши щетку, профессор присел и тревожно вкатился в глаза: изнемогшего.
— Ты, брат, что — а?
Но больной, помотал головой…, и — к Акакию:
— Ну-те, — туда!
И Акакием вшлепнутый в кресло, глаза закрыл он.
А Мардарий, сцепясь с Никанором, рукою — ко рту:
Орьентировали о Мандро… Надо это, — на дверь, — поскорее, того, потому что машина явилась.
Профессор же щетку свою на плечо — под Мардария и Никанора:
— Что-с? Что-с?
— Да за вашим «мусью» прикатила машина; какая-то виза!
Растерянно:
— Если являются к нам, откровенно, то нам, — мне, Терентию Титовичу, — улепетывать надо!
К профессору:
— Вы нам на шею его привели; вы и выпроводите!
— Так-эдак, — Иван, брат!
— Да-с! Сейчас!
И приставившись ухом, под дверь, — тук-тук-тук!
— В корне, — вас: вызывают; пожалуйте-с!
Дверь распахнулась: сутулое туловище выходило; профессор — ему:
— В корне взять!
Но поправили:
— Виза.
Малютка следила, чтобы Никанор, увидавши Мандро, вновь не выкинул штуки; она кочергу забрала; Никанор все внимание сосредоточил на брате, Иване: так чч-то — рецидив!
Брат, Иван, повернул эфиопскую морду к Мандро; будто даже не он приволок его, бросив свой палец в переднюю:
— Выход — вот здесь.
И к Лизаше:
— Так все, говоря рационально, — по предначертанью.
Спиною ее защищал от Мандро, силясь увидеть глаза: они — сухо безумные!