Пан Ян, не герой, успокойтесь же: это — за окнами, в окна, —
— бряцало, бабацало, цокало, кокало!
Конница!
Кока, корнет, перед нею прококал конем гнедо-розовым: из ночи в ночь.
Молкнет речь; молкнет Русь: молкнет ночь — в шелестениях поля несжатого…
Точно последняя ставка, там поезд, из морока черного ясными окнами мокрых вагонов сверкнув, в черный морок летел, к царской Ставке — за ставку: туда, где блистали, трясясь световыми лучами, прожекторы, пересекаясь, взлетев и пав ниц, чтобы вылизать светом полоску травинок: —
— рр —
— ррырр —
— рр —
— приятно порывкивая, морок ухал: орудие дальнее; и уже ближе, взблеснувши, рванулося все, что ни есть, молниеносно ударивши в ухо, как палкою: тяжелобойное! Перст световой показал на поля; поле — затарарыкало, плюнув свинцом: пулеметы!
Сквозь них, как раздеры материи шелковой — ppp — оры — роты — из проволочных заграждений.
И — «бац»: отблистало; и — «бац»; все — затихло: нет роты; а в том самом месте, — те же оры и дёры: туда прошел полк.
Из купе (первый класс) — треск отрывистых фраз:
— Рузский.
— Штюрмер.
— Тох-тох, — грохотало: и ясные окна летели из моро-ков.
— Списочек.
— Жак Вошенвайс… Неразборчиво что-то… Цецерко… Цецерко…
— «Кинталь?»
— Немцы… Тоже — профессор Коробкин.
— Тох! —
— Окна вагонные, врезавши мрак улепетывали: мост!
— Лейпцигская ориентация: перепродажа открытия с ведома изобретателя, или… без ведома.
— Выяснить.
— Изобретатель — больной.
— Если не симуляция.
— А экспертиза?
— Рассказывайте: все возможно… Всего вероятней: Цецерко-Пукиерко, выкрав открытие, скрылся, когда слух в союзную прессу прошел.
«Цац-дза-зац» —
— буфера переталкивались: остановка, огни; из них — ветер выплескивал, — песенкой:
Наш солдатик, — шагом марш!
До Карпат: от Торчина…
Шел, а рожа — скорчена.
И — опять же: «шагом марш» —
От Карпат: до Торчина.
Защищали царский трон
Мы, а наши олухи —
Раздавали в эскадрон
Вместо пушек и патрон
Палки да… подсолнухи.
Брудер, брудер, — вас ист дас?
Как залопалися враз
Бомбы красным отброском:
Продавали оптом нас
Под Ново-Георгьевском.
«Тох» — и —
— ясными окнами темных
и мокрых вагонов —
— сверкнув, —
— в черный морок экспресс несся дальше: из черного морока: из царской Ставки — в Москву!
Третий, четвертый класс!
Все — солдатня; лом тел в стены: ни взлезешь, ни вылезешь; кто-то порты менял; тихий мужик из Смоленска сидел с перевязанною бородою и с клеткой, поставленной в ноги; достав конопляное семя, украдкой щегла кормил с кряхтом.
— Толичество…
— Что?
— Да калек.
— Надо прямо сказать, что избой — мировой!
Но брань сдавливалась, поднимаясь от брюха поджатого иком пустым.
— Поле упротопопили!
Поле телом посейчас,
Точно скатерть, стелено:
Порадела, знать, за нас
Вырубова-фрелина.
В тыле — воры; в тыле — срам;
Вороги да воргии…
Микалай Калаич нам
В рыло — крест Еоргия…
Удирали от фронтов
Роты наши втапоры.
Барабанили про то
Рапортами прапоры.
Кант серебряный и голубые рейтузы (корнет) и высокий худой офицер перетискивались меж шинелью из первого класса чрез третий; глядь — под сапогами лежит голова — носом, вмятым в подошву; на носе — каблук.
— Ездуневич, — задание ваше…
— Так точно!
— Собрать о бумагах: какие, где, сколько; составите списочек; обиняками — об этой Цецерке; вы служите штабу и русской общественности…
— Точно так!
— Не жандармам.
Щелк, дзан — перетиснулись через вагон: он — взорал
Тифами кусает вошь;
Земец рыщет по полю,
К горлу приставляет нож:
«Законстантинополю!»
От Мясницкой прямо в Яр —
Спрятаться под юбкою, —
Храбро лупит земгусар,
Клюкнув красной клюквою.
Смолкли.
Рассвет: под бережистой речкой, — костер; выше — травы ходили, гоня от фронтов свои дымы как полк за полком, на Москву — в безысходном позорище, а не в России, которая выплакала на юрах безысходное горе в бездомное поле.
Москва, —
— желтизна, оборжавившая за военные годы предметы, —
, — в окне, как в налете; тела, вскрики, ящики; перли; корнет Ездуневич, сщемленный шинелями, перепирал локотню; погон розовый, ражая рожа, наверное, правора, дергала: в пёры и в дёры.
— Гого!
— На побывку!
Худой офицер с синевой под глазами — высматривал.
— Штабс-капитан Сослепецкий?
— Так точно!
— Из Ставки?
— Так точно!
— Позвольте представиться: я — капитан Пшевжепанский.
И он подал руку.
— Вас ждет генерал-лейтенант Булдуков.
Пшевжепанский, блестя эксельбантом и цокая шпорой, вприпрыжку бежал кенгуровой походкою; красненький, с присморком, носик, и ротик, готовый всегда смехотнуть.
Сослепецкий за ним:
— Как с поездкой Друа-Домардэна на фронт?
— До известий от Фоша задерживается.
И ротик, готовый всегда смехотнуть, но и скорбно зажаться, — зажался.