Том 4. Маски - Страница 115

115

Уже черные пятна теней вырастали из света; и — сламывались: на пустые заборы (средь них он недавно бродил); проходили Жебрйвым и Дрйковым; вот — Фелефоков!

Вот — Козиев!

Стал он расспрашивать:

— Долго идти?

— А куда-с?

— Да туда, куда — вы.

И профессор впервые прорявкал отчетливо:

— Я вас к Лизаше веду: вам пора объясниться друг с другом.

Как рев водопада со скал:

— Дайте дочь! Дайте выпрямить свои пути к ней — из глаз ее, чтоб она видела, что и я — вижу.

Как мог он так долго там в кресле сидеть, а не броситься, чтоб из расклепанного молотком и клещами железными ящика, — лбом колотиться о ноги ее:

— Не прощенья выпрашиваю я, Лизаша: прощенья не может быть; действием воли сломав наши жизни, их перелепить — обещаюсь!

Домок, опрозрачнясь, блаженствовал там вырезными розетками, как в еле видной улыбке.

Тогда Никанор увидал

Никанор увидал: пропадавший брат, локтем бодаясь, взапых улепетывает от жердилы, который, пропятивши клин бороды, как копытом, бьет ботиком, шубу свою захватив на плече; и по воздуху мехом пустых рукавов, как медвежьими лапами, — хлопает: шуба; присев на карачки и их пропустив, Никанор, — злой, взъерошенный, серый, — дугу описал, как грабитель, снимающий верхнее платье; за братнину шубу рукой схватился он:

— Стой!

Воротник перетрясывал: шапка — дугою — на снег:

— Что такое ты? — брат, брат, Иван, перетрясся поджелчиной серого меха:

— Чорт брал!

Никанор втиснул руку в карман; а другой, с указательным пальцем, — воскликнул:

— Как, что?

И с гримасою — едкою, злой, сардонической:

— Соображал ты, — так чч-то? Мы с Мардарием Марковичем — по участкам частили, порог обивали в приемных покоях.

Прыжками на брата пошел:

— Серафима Сергевна — лежит, полагая, что — в проруби ты: обезножилась!

И оборвавши поток укоризн, дико вылупившись в проходимца, которого брат подцепил, стал обнюхивать: мышь перед салом!

— Позволь, брат, Иван: это что же такое?

И — носом на брата, а пальцем — в Мандро.

— Беря в корне… — и руки профессор развел (на Мандро и на брата), меж ними катаяся глазиком:

— Ясное дело!

Но брат, не внимая ему, ожесточаясь очками: с отвертом, с пожимом, с посапом и без тарары пресекая поток объяснений, как, так сказать, преподаватель словесности, свои ладони поставил; и потом головки показывал, что он имеет серьезные доводы против знакомств с проходимцем подобного вида.

— Позволь!

Чорт.

«Оставил бы нас, Никанорушка!»

Таки узнал, — чорта с два — под истасканной маской того негодяя, который уже, — чорта с три, — под забором таскался.

С четыре!

Очками показывал, что — пять чертей, что — имеет намеренье, с глазу на глаз затворившися с братом, разжав свой кулак, показать в кулаке зажимаемых им —

— шесть чертей!

— Ты позволь, брат, Иван, — очень веские доводы есть мне узнать, эдак-так…

И с вопросом к Мандро:

— Вы есть что, говоря откровенно?

Мелькало:

— Уф, уф: негодяй, вымогатель; сама говорила; Иван, брат, — добряк и простяк: протаскавшись с ним ночь, затащил, чтоб таскаться!

Брат — хрену понюхал:

— Ты, в корне сказать, Никанорушка, лучше оставил бы нас, потому что у нас, — и к Мандро: и — подшаркнул, — с… с… — и подшаркнул опять, — есть дела.

Тяжко охая, он на Мандро поморгал, как на брата родного:

— Весьма неприятно!.. Скажите пожалуйста!.. Вот ведь!

Мандро сдвинул брови, рассеянно на Никанора глазами бобрового цвета разращиваясь, но — не слыша, не видя, не зная, не глядя: огромное что-то к нему подошло! Никанор:

— Леонора Леоновна, — взгляд дидактический!

— Предполагает, — и взгляд иронический!'

— Мы же с… с…

Но тут сделал Мандро отстранительный жест, выгибаясь, стараясь стать в позу.

— Да вы успокоились бы!

Распрямил долгорукое туловище; но профессор, схвативши под локоть Мандро, его дернул:

— Идем!

И все трое — пустились в пустом переулке скакать: за Иваном — Мандро, тарарыкая, —

— тар-тар-тар —

— ботиком. Что-то огромное — бросилось вслед!

И уже Неперепрев выглядывал; Психопержицкая вылезла; Коля Клеоклев стоял с Тишитришиным, Гришей.

* * *

— Ну, вот, — распахнув с перебацом калитку, профессор совался, — да вы — не сюда-с, а туда-с… Ноги, ноги — топырьте!

— Пустите меня!

— Брось, — ему Никанор, — не тащи!

И — к Мандро:

— А вам, собственно, — что?

Стекло, злое, ожгло:

— Вам — так-эдак — вспомоществованье?

— Лизашу мне!

— Это — какая такая? — и брат Никанор облизнулся, вдруг, переерошась, заперкал.

— Они-с, — наставительно брат, брат, Иван, — дело ясное, к дочери: Элеонора Леоновна — дочь!

Мандро локоть подставил:

— Порожек-с: сюда-с!

Кучей меха толкнув кучу меха, он — кучею, с кучей — в калитку ввалился; и — ту-ту-ту-ту — тукал ботиком; и Никанорово сердце затукало: ботиком.

Это — судьба, —

— толстопятая, —

— тукала!

Уволокла: паука

Дверь — расхлопнулась: ручка с дымком папироски явилась!

А посередине — стояла —

...

— юбчонкой вильнув, как раздавленная, плоскогрудая, широкобровая девочка, выпучив губки и мелкие зубы показывая.

— Вы?

И — круглое личико лопнуло:

— Какое… право…?

Как мертвенькая, подкарачивала под себя свои ножки: под юбочкою.

115